Я вспоминаю один сон, который был у меня во время активной работы в «Точке» в 2000-м, наверное, году. В том месте, куда я попал, я помогал Шоги Эффенди что-то перевести. Ну, отработали как обычно :-) — то есть как обычно работали с Оксаной Шульгой и Игорем Верещагиным. Шоги Эффенди был доволен и дал мне понять, что за хорошую работу мне положена премия — я могу у него что-нибудь спросить. И я сдуру ляпнул тот самый вопрос, который меня тогда мучил: почему он, со всеми его совершенствами, подразумевающими глубочайшее отрешение от мирского и преодоление диктата эмоций, так тяжело реагировал на смерть возлюбленного Учителя? Лицо его омрачилось, он ничего мне не ответил, повернулся и исчез.

И вот теперь, через 10 лет, я понимаю, что он чувствовал. Прости меня, возлюбленный Хранитель, за эту бестактность. Я пока еще никого настолько дорогого не терял, но понимаю тебя — теперь! — хотя бы теоретически. Когда Бог, по милости своей, пошлёт мне такое испытание, может быть, почувствую и слабый отблеск твоих чувств — ведь лишиться Абдул-Баха, конечно же, было неизмеримо более ужасно, чем потерять любого близкого, но обычного человека...